То, что происходит сегодня в Ливии, можно назвать контрреволюцией. Каддафи установил политический строй, при котором управление крупными инвестиционными проектами и распределение полученных прибылей концентрировалось у него в руках как у главы государства. Племенные лидеры и региональные "элиты" от этого были в целом отстранены. Основные сделки и крупнейшие финансовые потоки шли через главу государства. Полученные средства он направлял помимо технологической модернизации предприятий и инфраструктуры в программы, которые влекли за собою ослабление племенных связей и радикального ислама. По сути, средства шли на модернизацию ливийского общества в светском духе и на формирование единой нации за счет племенной солидарности и политического ислама. И то, что происходит в Ливии сейчас, направлено именно против этого курса Каддафи. Главной военной и политической силой, сокрушающей Каддафи, выступили племенные лидеры. Бунт демократически настроенной молодежи – это важно, но решающее слово говорят именно главы крупных племен. То, что восстание началось и сразу приняло жесткие формы в провинциальных городах, надо рассматривать как стремление местных региональных элит, часто смыкающихся с племенам, получить большее влияние на распределение средств от экспорта нефти и крупных инвестиционных проектов, чем им предоставлял Каддафи. Потому на их сторону и переходят военные, чего не было, по крайней мере в таких масштабах, в Тунисе и Египте, где армия и силовые структуры в ходе революций в целом сохраняли управляемость и не раскалывались. Отсюда же и жестокость противостояния в ходе восстания против Каддафи. Межплеменные войны в Африке хорошо известны, и они всегда очень жестоки. Каддафи создал громадный пирог по ливийским меркам: он привлек в страну крупные иностранные инвестиции, прежде всего в нефтяной сектор. Но не только. Есть и финансовые операции. И недвижимость. И строительство. И сектор услуг. Иногда объем иностранных инвестиций оценивается даже в 200 млрд долларов. Для очень небольшой страны – это много. В Ливии работает множество иностранцев. Коренные ливийцы зачастую просто получают свою ренту от общего дохода. В целом ливийцам при таких успехах можно и не работать. Но в таких случаях всегда возникает соблазн, оттеснив лидера, самим сесть на эту, в конечном счете, природную ренту, оставив иностранцам, собственно, всю работу. Так происходит в Африке часто. Если оставить в стороне чисто ценностный бунт ориентированной на Европу светской части среднего класса, то перед нами свержение свитой постаревшего короля до того момента, когда он передаст власть своим детям. За Каддафи стоит идея единой активной арабской светской, да еще и социалистической по идеологии арабской нации. Его противники, если исключить исламистов, нацелены на менее амбициозный путь. Скорее всего, на вовлечение в общеевропейскую политику в южном Средиземноморье на подчиненных ролях при получении ими лично и их кланами большего куска пирога от нефти и прочего, чем позволялось Каддафи. Это напоминает колониальное мышление, о котором говорит сын Каддафи, объясняя, против чего они сейчас воюют и против чего собираются воевать до конца. И в этом смысле, если вернуться к тому, с чего начали, перед нами действительно контрреволюция, возвращающая Ливию в то полуколониальное состояние, в котором та находилась до прихода Каддафи к власти. Не даром над захваченным "дворцом Каддафи" в Бенгази был вывешен вместо флага "Ливийской Джамахирии" флаг той Ливии, которая существовала до начала революции. Конечно, возврата в колониальные времена в чистом виде не предвидится. Но переход к стране более рыхлой в политическом плане, чем Ливия Каддафи, к обществу менее солидарному и менее амбициозному, к обществу племенных лидеров и вялого среднего класса – возможно. Именно это и происходит и это – контрреволюция.